Весной вышел документальный фильм «Сэр Алекс Фергюсон: Никогда не сдавайся». Тренер подробно рассказывает о восстановлении после кровоизлияния в мозг, которое пережил в 2018-м, а также о том, как играл в «Рейнджерс», тренировал «Абердин» и работал в «Манчестер Юнайтед».
А еще – про детство в Глазго:
«Прямо напротив парка, куда мы ходили с мамой, была судостроительная верфь. Мы жили в ее тени, и ветер постоянно налетал с этой чертовой реки Клайд. Мой отец работал там более 40 лет. Это часть и моей истории.
Наше происхождение важно, это часть нашей личности. Я вырос в Говане (район возле судостроительных заводов), я пацан из Гована. И я любил его, потому что район бурлил и жил. Люди продавали фрукты с тележек, самое разное случалось на улицах.
Но была и другая сторона. Иногда сталкивался с людьми из других районов, из суровых районов. Часто мне приходилось защищать своего брата Мартина.
Был пацан, который запугивал Мартина. Мы пошли к дому, его отец вышел к дверям: «Что ты хочешь, сынок? – Я хочу видеть вашего сына, он задирает моего брата. – Это не мои проблемы» – и он закрыл дверь. Но я достал того на игровой площадке. Это был здоровый парень, понимаете? В общем… Он никогда больше не трогал Мартина.
У всех есть свои особенности. Кто-то уходит от проблем, а кто-то говорит: «Нет, я не буду с этим мириться». Когда я рос в Говане, большинство людей вокруг боролись за то, чтобы выбраться оттуда. Но снаружи на них давил капиталистский подход к рабочему классу: держать их там, не давая расти. И я был счастливчиком, потому что футбол был спасением. Я прорвался через него, прогрессировал».
В автобиографии Managing My Life Фергюсон тоже вспоминал родной район и утверждал, что своим футбольным успехам он обязан именно детству здесь: «У меня нет сомнений, что любой мой успех в обращении с людьми и создании культуры преданности в командах во многом обязан моему воспитанию среди рабочих людей Гована».
Дария Конурбаева съездила в Глазго, где набережная реки Клайд до сих пор помнит сэра Алекса.
***
Центральная часть Глазго, как и многих промышленных городов Британии, небольшая: от края до края центр можно пройти за полчаса. Дальше достопримечательности заканчиваются, и начинается бесконечная череда жилых и заводских кварталов.
Гован находится в западной части города, от главного вокзала до него можно доехать на метро или за полчаса дойти вдоль реки. Я выбрала первый путь. Метро в 600-тысячном Глазго небольшое: всего две линии, идущие одна по часовой стрелке, вторая – против; поезда компактнее даже самых маленьких составов в том же Лондоне.
До Гована – 15 минут в любую сторону.
У выхода со станции вас встречает пара плакатов «Добро пожаловать в Гован» и карта района с достопримечательностями.
Шотландский писатель и историк Иан Митчелл, проживший в Глазго большую часть жизни, в разборе биографии сэра Алекса объяснял: «Гован, а не Глазго фигурирует в описании Фергюсоном собственной жизни; и не разбирающиеся в географии читатели с трудом могут понять, что это в действительности часть города. С таким подходом Фергюсон – типичный житель Гована. Это район с самым сильным чувством локальной идентификации: и хотя официально он стал частью Глазго больше 100 лет назад, это ощущение все еще живет в его выходцах. Если вы будете гулять по местным улицам, увидите его бывший герб: судовой инженер и корабельный плотник по бокам от строящегося судна; но вряд ли хоть раз увидите знаменитых рыб, птицу и дерево с герба Глазго».
Сам Фергюсон много раз повторял: «Называть Гован районом – оскорбление». Эта часть Глазго была не только центром британского судостроительства, но и колыбелью трудовых и профсоюзных движений в Шотландии. Молодой Фергюсон сам работал на заводе и несколько раз участвовал в забастовках. «Практика на заводе помогла мне вырасти и понять людей, их единство, – рассказывал он в документалке. – В апреле 1960-го случилась забастовка, и это был важный момент для меня. Было здорово находиться внутри: дело было не в отдельных людях, а в нас всех вместе. Мы были командой».
Профсоюзы – большая часть истории Гована, так что у станции метро стоит памятник Мэри Барбур – активистке, боровшейся за права женщин в начале ХХ века.
Сегодня население Гована в несколько раз меньше, чем во времена Фергюсона. Днем в будний день на улицах почти нет людей и машин, да и домов, которые помнят детство тренера, почти не осталось: за последние 50 лет более 3/4 всех многоквартирных домов здесь были перестроены.
Но в начале 1940-х, когда сэр Алекс родился, Гован был одной из самых густонаселенных частей города. Три большие верфи (Stephens, Fairfields и Harland and Wolff) работали на реке Клайд всю Вторую мировую войну, восстанавливая район после экономического кризиса 1930-х, во время которого 80% рабочих Гована осталось без работы. Кораблестроение стало главной движущей силой в экономике послевоенного Глазго, а построенное после 1945 года жилье до сих пор кое-где сохранилось.
Иан Митчелл с сожалением сообщает, что от Гована времен Фергюсона почти ничего не осталось: «Дом номер 667 на Govan Road давно снесли. Его родители снимали квартиру в многоквартирном комплексе, из окон была видна шумная улица и верфь Harland and Wolff. Она закрылась в 1962-м, первая из трех великих верфей Гована. К 1970-му на ее месте построили социальное жилье».
На месте дома Фергюсона теперь – пожарная станция.
Перед ее входом стоит памятник регбисту, установленный здесь после Игр Содружества в 2014 году.
Рядом – многоэтажка, а на заднем плане четырехэтажный кирпичный дом, очень похожий на тот, в котором жил сэр Алекс.
Вид через дорогу – на социальное жилье.
Отец будущего тренера, Александр Фергюсон-старший, работал на верфи компании Fairfield в полукилометре к западу отсюда. Денег семье не хватало, и часть квартиры сдавали ирландской паре. При этом им еще повезло: некоторым соседям приходилось заселять по 10-15 человек на одну жилплощадь, а внутри квартиры Фергюсонов был туалет – в отличие от многих домов того времени.
Вниз на юг уходит Broomloan Road, на которой находилась школа сэра Алекса.
Про Broomloan Primary School Фергюсон говорил, что это была довольно суровая школа, которая отправляла в колонию больше выпускников, чем любая другая начальная школа в Глазго. Сам же он, похоже, был неплохо воспитанным ребенком и получал удовольствие от учебы, очень высоко отзываясь о своих учителях: особенно об Элизабет Томсон, в которую был влюблен и с которой впоследствии поддерживал долгий контакт. Митчелл предполагает, что причиной такого хорошего поведения было воспитание: его родители относились все же к респектабельной части рабочего класса.
Центром притяжения Гована десятилетиями была река с кораблестроительными верфями.
Почти вся индустрия отсюда уже ушла во второй половине XX века: доки сначала национализировали в 1970-х, затем приватизировали при Маргатер Тэтчер в 1980-х. На стыке тысячелетий доки продали аэрокосмической компании BAE Systems, которая строила эсминцы и авианосцы для Королевского Флота, и количество заказов с каждым годом неизменно падает.
Но «ветер с Клайда», про который говорил Фергюсон, все еще здесь.
Идти к набережной приходится через соцжилье 1970-х. Во дворах ни души, и на фоне серого неба выглядит оно довольно хмуро.
Зато у реки вид в разы симпатичнее.
На другой стороне Клайда сейчас – музей истории района и Tall Ship Glenlee – викторианский корабль-музей.
По набережной раскиданы мемориальные плиты со схемами кораблей или названиями бывших доков.
А еще – неожиданные футбольные ворота, при взгляде на которые воображение рисует детство Фергюсона, который наверняка играл в футбол у реки.
Если не останавливаться и идти дальше вдоль Клайда, то увидим, как набережная переходит в свою историческую часть. От обычной она не отличается почти ничем: кроме того, что в 2017-м ее приезжал формально открывать сам сэр Алекс.
Довольно быстро она упирается в тупик, и приходится свернуть к центру района.
В окнах – шотландские флаги. Я бродила тут во время Евро, но что-то подсказывает, что они здесь и вне футбольных турниров.
Центральная часть Гована сегодня выглядит откровенно потрепанной.
Театр Lyceum был построен в 1937-м, закрылся в 2006-м – и до сих пор находится в аварийном состоянии.
Центральные улицы района тоже почти не перестраивали, и в дома 19 века легко встроились современные магазины и кафе на первых этажах.
Кое-где остались даже совсем старые здания и памятники: вроде приходской церкви и мемориального фонтана имени Доктора Джона Аиткена XIX века.
Внушительнее всего выглядит бывшее здание верфи Fairfield, на которой работал отец Фергюсона. Сегодня внутри офисные площади и музей, а также до сих пор действующий судостроительный док. Правда, работают на нем всего 1500 человек: во времена Фергюсона-старшего было 5 тысяч. Сэр Алекс рассказывал, как стоял у этого фасада в детстве, дожидаясь отца со смены, и старался высмотреть знакомое лицо в потоке людей в одинаковых кепках.
Но всю территорию огромного завода занять все равно не удалось, и большая часть сейчас стоит с заколоченными окнами. Сам Фергюсон тяжело переживал смерть основополагающей для района индустрии: «Когда в 1970-х профсоюзы проиграли борьбу за спасение отрасли от вымирания, незаменимый элемент исчез из жизни Гована навсегда».
На стенах цехов с внешней стороны – современное искусство на тему местной индустрии.
Вокруг – многоквартирные дома. Примерно в таких же жила семья Фергюсонов.
Новые кварталы здесь тоже есть.
По соседству с заводом – парк. Тоже с футбольными воротами, конечно же.
На заборах и прочих площадях, где подростки пишут все, что взбредет в голову, очень много букв RFC (Rangers Football Club).
До «Айброкса» отсюда – полчаса пешком, через множество индустриальных помещений и пустырей.
Фергюсон болел за «Рейнджерс» всю жизнь и наверняка не раз проходил по тому же маршруту на матчи. Но карьера в клубе у него не задалась, и когда в Говане появится памятник сэру Алексу, его вряд ли поставят перед «Айброксом».
В том, что Гован рано или поздно увековечит своего главного сына, нет никаких сомнений. Тем более что Фергюсон до сих пор иногда приезжает сюда – и через всю жизнь несет мудрость, воспитанную здесь: «Для местных выживание было сутью, а амбиции не имели ничего общего с их повседневностью. Тем не менее в людях была невероятная теплота, чувство товарищества и преданность, засевшие так глубоко, как костный мозг. Хотел бы я вернуться, хотя бы ненадолго, к чувству общности, которое существовало в Говане моего детства. Это был суровый мир, но в его основе лежали прекрасные ценности. Верность была якорем моей жизни. Это то, чему я научился у Гована».
